Николай Леонов - Один и без оружия [Трактир на Пятницкой. Агония]

— А что ты здесь плел про Павла? — уже не скрывая улыбки, спросил Климов.

— Так ничего я не плел. Когда Мишка кончил разговаривать с Павлом, встал и поправил прическу, что означало: сматывайся, я кивнул и пошел к выходу. Тут Павел подзывает, меня аж в пот бросило, неужто, думаю, задержать хочет? — а он мне мелочь за пиво сует и шепчет: «Тебя Серж расколол, беги». Все так и было. Только, по замыслу Мишки, я должен был явиться к вам и все рассказать, а я испугался. Думаю, наверняка вы догадаетесь, что дела у Михаила плохи, раз мы такой ход сделали. Наказывайте, — Панин развел руками.

— А у меня все было просто, — сказал Лавров и смущенно улыбнулся. — Николай принял огонь на себя и скрылся, дальше все было, так сказать, делом несложной техники. Я полностью реабилитировал себя и скомпрометировал Рюмина, то есть Цыгана. Но Серый оказался не так прост и мне до конца не доверял, играя на нашей с Рюминым обоюдной ненависти, он связал мне руки. Когда явился Павел, стало ясно, что вы за ним проследили и адрес вам известен. Моей единственной задачей стало удержать Рюмина до возвращения налетчиков и ждать вас.

— Не удалось Рюмину осуществить свою мечту: стать главарем и повернуть банду с уголовщины на политику, — сказал Панин, встал и пожал Михаилу руку.

Решив прижать ребят к стене и поубавить им спеси, Климов тяжело вздохнул и сказал:

— Все это, конечно, хорошо, начальство даже вас награждать собирается, но мне-то что с того? — открыл лежащую на столе папку и взял первый подвернувшийся листок. — Вот заявление о том, что пятого августа в пьяной ссоре убит гражданин Кирюшин, известный вам под кличкой Свисток. Заявление зарегистрировано, и уже звонили из управления и спрашивали, что предпринято для розыска преступника. Что прикажете делать?

— Я выстрелил в порядке самозащиты, — быстро сказал Лавров.

— Точно, — вмешался Панин. — Могу официально свидетельствовать, что гражданин Лавров говорит в данном случае только правду.

— Разберемся, — угрожающе пробормотал Климов и спрятал «заявление» в стол.

— Правильно, товарищ начальник, разберитесь. Раньше решите этот вопрос принципиально, тем более и заявление у вас есть.

Климов посмотрел на говорившего Панина, не выдержал и вышел из-за стола.

— Да я тебе, постреленок… — начал он, засучивая рукава, перевел взгляд на Лаврова и замолчал.

Лавров сидел, запрокинув голову, и держал у носа какую-то склянку. Глаза у него были закрыты, ноздри раздувались, а на лице было написано блаженство. Климов вспомнил страшные крики наркоманов, когда они мечутся по камере, лишенные своего зелья, на секунду опешил, потом подскочил к Лаврову и залепил ему пощечину. Лавров качнулся, склянка вылетела у него из рук, ударилась об стену и разбилась.

— Опять меня за Кольку бьют, — сказал Лавров, потирая пылающую щеку. — И погибли мои вещественные доказательства. — Он вынул из кармана точно такую же склянку и протянул ее Климову.

Климов взял ее, посмотрел на хохочущего Панина и взорвался.

— Объясните мне наконец, что вы вытворяете? Что это такое? — он сунул склянку Лаврову под нос.

— Кокаин, естественно, — сказал Лавров, отстраняясь и протирая платком слезящиеся глаза. — Ну и ручка у вас, Василий Васильевич.

— Кокаин? Так я тебе сейчас совсем башку оторву!

— Это моя выдумка, Василий Васильевич, — быстро проговорил Панин и схватил Климова за рукав.

— Выдумка его, а физиономия моя, — сказал Лавров и, прикрывая лицо платком, вышел из кабинета.

— Все объясню, — Панин театрально взмахнул руками перед лицом недоумевающего Климова. — Трубочки были две, в одной кокаин, в другой — ваниль. Понимаете? Мишка нюхал ваниль, а когда у него просили нюхнуть, давал настоящий кокаин.

— Вот черти! — смущенно пробормотал Климов и потер щеку. — Сходи, узнай, как он там, — Климов забегал по кабинету. — У меня где-то свинцовая примочка есть…

— Отойдет. Мишке только на пользу, а то он в самые герои забрался. А изображал он здорово, — Панин сел на стул, вытянул ноги, запрокинул голову и стал похож на изображающего покойника клоуна. — Не выходит, ноги у меня коротковаты, — он вскочил. — Понимаете, как я точно рассчитал, Василий Васильевич. Если все поверят, что Мишка наркоман, то автоматически отпадают все подозрения. До ужаса тонко. — Панин сокрушенно вздохнул.

— Уже можно? — Лавров, открывая дверь, остановился на пороге.

— Входи, я все урегулировал, — покровительственно ответил Панин.

— Только, пожалуйста, не извиняйтесь, Василий Васильевич, — быстро сказал Лавров. — Оплеуха была необходима, только выдана, как всегда, не по адресу. Но мне не привыкать, а в Киеве я трое суток под арестом вместо Николая сидел.

— Вот мелочный человек, — Панин тяжело вздохнул и сел рядом с другом.

Климов молчал, поглядывая на ребят, и прикидывал, как бы их оставить в Москве. Раздался телефонный звонок, и Климов машинально переспросил:

— Какой Киев?

— Самый обыкновенный, — зарокотал в трубке знакомый бас. — Ты свои штучки брось, я тебя за тыщу верст насквозь вижу. Дай хлопцам трубку.

Вырывая друг у друга трубку и повернувшись к Климову спиной, Лавров и Панин разговаривали с батей. Чтобы не стеснять ребят, Климов встал у окна, а когда в кабинет вошел Зайцев, он улыбнулся и приложил палец к губам.

— Шленов хочет поговорить с вами, — шепотом сказал Зайцев. Они вышли из кабинета.

— Ты уж прости меня, Владимир Николаевич, но я с этим… — Климов замялся, подыскивая подходящее слово, — разговаривать не буду.

— Это почему же?

Климов услышал в голосе заместителя презрительные скрипучие нотки и остановился.

— Давай не ссориться. Хотя бы пару дней, что ли. Не могу я, понимаешь! Не могу видеть этого гада! — Климов расстегнул ворот рубашки и провел рукой по шее. — Сделай одолжение, допроси сам.

— Допрос я провел, — сказал Зайцев и, открыв дверь своего кабинета, жестом пригласил Климова войти. — Шленов дал исчерпывающие показания.

— Да куда же ему деваться, — проходя в кабинет, ответил Климов. — Гад он, во всем гад. Теперь небось валит на других, свою шкуру спасает.

— Какой ты правильный, Василий! Как судишь легко! Главное, всегда ты уверен в своей правоте, — Зайцев бросил папку, которую держал в руке, и ударил кулаком по столу.

Климов смотрел на заместителя, открыв рот. Это был первый случай, чтобы Зайцев повысил голос и говорил кому-нибудь «ты».

— А вот не валит на других Шленов, берет всю вину на себя. И знает, что расстрелять могут, а все берет на себя.

— Так что же нам теперь, его пожалеть и отпустить? — спросил Климов.

— Осудить! Оправдать! Посадить! Отпустить! — закричал Зайцев. — Понять! Понять надо! Почему Шленов предатель? Почему? Не подумал? И думать не хочешь, для тебя он отрезанный ломоть. В тюрьму его или к стенке, — Зайцев быстро ходил по кабинету и говорил, будто рубил сплеча. — А я не могу так. Ты с первого дня революции шагаешь в ногу, и тебе все ясно. Ты узнал, что Зайцев окончил академию и служил в белой армии — и Зайцев на мушке. Осталось только спустить курок. А вот осечка, — он остановился перед Климовым. — Осечка, дорогой товарищ. Меня судить за академию все равно, что судить за цвет лица. Я еще не родился, а меня уже ждали в этой чертовой академии. Я с молоком матери всасывал чуждые для тебя идеи, а сейчас мы рядом. А почему? Думаешь, я сразу разобрался, извинился за происхождение и зашагал в ногу? Черта с два! Меня большевики спасли. Настоящие большевики, тебе до них еще сто лет расти и разума набираться.

Климов исподлобья смотрел на Зайцева, чувствовал, что медленно краснеет, и молчал.

— А Шленов? Был рабочим человеком. Знаешь, как он увяз? Был когда-то оружейником у Махно. Скрыл этот факт и попался в лапы Ржавина. Запутал его старик, запугал. Мы с тобой отчасти виноваты в этом. Мы должны были узнать первыми о его прошлом. И надо, чтобы он доверял нам, а не Ржавиным, верил в нашу доброту, в нашу справедливость. — Зайцев успокоился и устало провел ладонью по глазам. — Что может быть сложнее человеческой судьбы? Возьми Лаврова и Рюмина. Одинаковые семьи, одинаковое воспитание, а Лавров становится комсомольцем и совершает подвиг, Рюмин же вырастает в Цыгана и мечтает о мести. Почему? Люди, люди, вставшие или оказавшиеся на их пути, решали их судьбы, вели за собой.

— Тебя послушать, так человек к собственной судьбе и отношения не имеет, — вставил наконец Климов. — Все, мол, от других зависит.

— Лавров с Рюминым и зависели, что они в одиннадцать-двенадцать лет понимали? Даже смешно, что тебе объясняю. Все теперь от большевиков зависит. Дорогу проложили, теперь на нее людей выталкивать надо. Воспитывать. Много людей рядом топчется, так их не отталкивать, а вытаскивать надо, и каждого отдельно.